«Розовая горилла» и другие рассказы - Роман Кветный

её поклонников выделялись четверо, которых я называл Маугли, Серый, Пират и Визгля. Маугли – очень крупный овчаркоподобный, какого-то коричнево-жёлтого цвета. Спокойный, дружелюбный пёс. Серый – немного поменьше, очень настойчивый, но не агрессивный, в прошлую осень я вынужден был разрешить ему оставаться некоторое время во дворе, т.к. он делал подкопы с соседней стороны и, через два-три часа после того как я его выгонял, появлялся вновь, грязный, весь в земле, но только поближе к Ней. Он напоминал немолодого и не очень красивого холостяка в потёртом пиджачке, который каждый день приходит под окно к молодой красотке и надеется, что когда-нибудь настанет и его час… Пират – красивая лайка, небеспризорный, с ошейником. А один раз пришёл даже в красной косынке, за что и получил у меня прозвище Пират. Ну и не большой Визгля – симпатичный, пятнистый, с белым галстучком и очень визгливым лаем. Они составляли её верную свиту, и как только Гера появлялась на улице, готовы были выполнять малейшие прихоти своей королевы.

Я понимал, что долго такие как Гера не живут, ведь она всегда была первой: первой хватала добычу, первой перебегала улицу, первой бросалась в драку, но сильно полюбил её и надеялся, что это не будет так быстро и трагично. Однажды осенью она вышла утром на прогулку и скоро вернулась, шатаясь и, видимо, понимая, что съела отравленный кусок (а тогда травили бродячих собак, но отравились не бродячие, а самые шустрые – наша Гера и ещё одна беленькая дворняжка) и два часа металась в страшной агонии на моих глазах в саду, пока не испустила дух, подняв на меня свои большие красивые глаза (один из моих друзей всегда спрашивал, как там моя глазастая собака), казалось, что на её морде застыла последняя улыбка, но это была гримаса боли. Спасти её было уже невозможно. Похоронили Геру на берегу реки.

В этот день так получилось, что свиты её рядом не было, они не видели её агонии, но уже через пару часов появились возле моего забора, лаяли, суетились, искали и ждали её, но пришёл вечер, стемнело, а она не выходила. Я думаю, к ночи они поняли и завыли. Такого воя я не слышал никогда, так воет одинокий волк, потерявший свою подругу. Они прощались с ней, прощались со своей любовью.

Я думал, что на этом всё, но они не уходили ещё три дня, и каждый вечер, ближе к ночи, устраивали свой поминальный концерт. На четвёртый день собаки ушли и больше не возвращались. Но не все, Маугли провёл возле моих ворот две недели, сопровождая меня при каждом выходе из дома, заглядывая в глаза с немым вопросом, он лизал мою руку и словно спрашивал, может быть, это шутка, Гера есть и сейчас появится. Он понимал, что только я могу это знать. Я не видел, что он ел, он отказывался от пищи, которую мы предлагали, я не видел, чтобы он спал – две недели он провёл возле ворот моего дома, а потом, когда ушли последние надежды, ушёл и он… Любопытно, что при её жизни он не демонстрировал особой привязанности, и, по сравнению с другими поклонниками, всегда держался с большим достоинством и чуть в стороне.

Мы всегда определяем «верность» как: прожили вместе пятьдесят лет, вырастили пять детей и десять внуков и умерли в один день, или как морячку, ждущую на пристани десять лет погибшего в кораблекрушении моряка, но меня больше поразил покойный старик Трахтенберг, каждый раз до самой смерти передававший из Израиля сто долларов своей старой любовнице, которую тридцать лет не видел и даже не был уверен, что она жива. Он почти ничего не помнил, он никогда с ней вместе не жил, не имел детей (так, просто любовница), но просил моего друга найти её и передать эти сто долларов, сэкономленных со скудного старческого содержания…

Или эта собачья верность… Через три дня после смерти Геры в моём доме появился замечательный щенок, золотистый лабрадор-ретривер Бремен, который стазу стал нашим любимцем. Собачья жизнь в моём доме продолжилась.

Собаки живут, к сожалению, ещё короче, чем люди. Мне, порой, снится сон, где я в своём саду со всеми своими собаками: рыщет американский кокер симпатяга Бакс, мудро взирает на свет легендарный Бубрик (про которого старый ветеринар как-то сказал – «это не собака», и которого действительно считали «надсобакой», почти человеком, многие, кто его знал), красуется пятнистый далматинец – великолепный Орфей и командует парадом «Королева улицы» Гера. Они все живы в этом параллельном мире и нам хорошо вместе. Наверное, когда-нибудь мы все встретимся!

А пока – жизнь продолжается, надо кормить собаку.

Диагноз

Он сидел в кресле в своём кабинете на втором этаже дома и смотрел на свою любимую картину-лес, тихо, спокойно. Ему вообще нравились импрессионисты, он умел находить такие картины современных художников, что естественно становились в их ряд. Цена и имя особенного значения не имели, но многими из этих работ искренне восхищались и специалисты, и просто ценители.

А под картиной стоял оружейный сейф и в нём старый американский помповый ремингтон двенадцатого калибра. С ним он ходил на охоту несколько раз в сезон. Он не был фанатом этого дела и никогда не любил убивать, но пару раз в год выбирался с друзьями-охотниками побродить по лесу, а потом и отведать вкусную дичь. Стрелял он неплохо, нет – не как снайпер, но неплохо, ещё в армии когда-то один раз получил отпуск за отличную стрельбу.

Всё как всегда? Нет… чёртов анализ – неужели ему действительно осталось жить неделю. С одной стороны, он давно уже ощущал, что не так много осталось вещей, которые открывают ему что-то новое, приносят настоящее удовольствие – всё уже было, всё уже видено, а то, что неинтересно, то и узнавать не надо. Те цели, которые он ставил перед собой ещё ребёнком, достигнуты, а чего-то уже не будет ни при каком раскладе…

Но уйти не просто потому, что пришло время, а от какой-то болезни, потерять управление жизнью! Да и не все дела ещё сделаны, многие люди просто потеряются без него, и, если там есть какое-то продолжение, то оно не будет спокойным без сознания того, что все мирские дела устроены. Рановато уходить…

Утром будет окончательный результат, но всё, наверное, ясно. Как сказал этот доктор Миша: «Вам правду сказать или…?»

Он задремал…

Нет, спать не время, раз его мало. Надо делать то, что можно успеть. Он перебирал в памяти людей, дела, но, казалось, главное не это. Снова взгляд упал на сейф. Ему